По дороге в Патагонию мы разговорились с моим попутчиком Эрнаном. Он аргентинец-либерал, его девушка из Сальвадора, глубоко традиционная и верующая. Он считает, что религия — это атавистичный способ контроля и архаизм поведения, она — спасение жизни. “Но знаешь, если у нас будут дети и она захочет воспитать их в вере, я не буду против, ведь для нее это важно”, — комментирует он. “А если представить, что она не католичка, а, скажем, мусульманка, ты тоже не будешь против?” — парирую я. На этом наша дискуссия остановилась. Либеральность Эрнана не выходила за рамки католицизма.
Моя соседка Мэнди — мормонка. А у мормонов до свадьбы — “ни-ни”, нельзя, а иначе венчаться в храме нельзя будет, а в храме нужно обязательно, потому как только там союз создается на “веки вечные” — “eternity”. Даже не представляю как это дается парням-мормонам. Вот только представить, что ты женишься не только в этой жизни, но во всех последующих. Один раз и навсегда. Вот это я называю “давление на психику”… Как выход, можно, конечно сменить веру, их, слава Богу, в мире много сейчас разных, кому то Аллах даже разрешает иметь по несколько жен в одной жизни.
Мы с Мэнди в разных категориях, и по опыту и по подходу к браку. Когда-то давным давно, мне также верилось в одного единственного, но опыт подсказывает, что мормонкой быть уже не получится, ведь в их вере не бывает разводов ни в этой жизни, ни в другой. Но значит ли это, что мормонские браки самые долговечные? В конце концов, все в этим мире лишь вариант точки зрения: веришь, что богом уготован тебе суженный, так и все радости и страдания будешь воспринимать как условия задачи, но уже без вариантов.
“Моей бабушке 87 лет и вот каждый раз она жалуется мне на деда. То он не делает, то он делает плохо, и как ей тяжело. На что я ей говорю — бабуля! Хочешь — разводись прям сейчас. Не надо страдать ни дня, и думать, что уже слишком поздно.” — контр-рефреном звучит наш разговор за ужином с Лаис, полной жизни и тела бразильанкой. Лаис выбирает пиццу, я — салат из шпината с киноа. “Помню как-то на семейном обеде бабуля съела конфету и захотела съесть вторую, и тут все родственники как всполошились: мол, тебе нельзя столько сахара, вредно. И я им говорю: Что за черт! Оставьте бабулю в покое. Всю жизнь ограничиваешь себя в еде, дайте хоть сейчас ей поесть спокойно.” — смеется она, продолжая: “Вот я решила, что буду есть каждый день есть все то, что я люблю! В Бразилии слишком много вкусной еды. И если я умру завтра, буду знать, что ела от души!”. Поддакнула ей я, подавившись шпинатным листом.
Тут я задумалась: если убрать в сторону научную несостоятельность религии в существующей формулировке, а посмотреть на нее исключительно как на систему ценностей, определяющий жизненный уклад и стереотипы мышления, то хочется сделать пиццу со шпинатом — верить в одного единственного на века вечные каждый раз, когда встречаешь второго и третьего.
